Не пора ли застрелиться, господин штабс-капитан

Глава 9 (II). https://author.today/reader/117076/982043

Начало https://author.today/reader/117076/935188

Штабс-капитан Кряженцев пребывал в самом скверном, наисквернейшем расположении духа, а посему восседал за столиком одного из затрапезных питейных заведений на окраине Ростова, куда пробрался окольными путаными закоулками, дабы не светиться.

Потому как сотрудникам ведомства, в коем он имел честь служить, строго-настрого воспрещалось... о борделях не было и речи, нельзя было даже (эх, что за жизнь!) напиться, как приличному казаку в воскресенье. Правда Герман Владимирович спиртуозные напитки употреблял крайне редко и вообще не был любителем этого дела. Но... уж больно мерзопакостный груз, а значит и повод, лежал на душе… Педантичный службист основательно и неторопливо, как делал он все в этой жизни, опрокинул стопку «Станичной», хрумкнул духняным, соковитым – только из бочки – малосольным огурцом-молодцом.

Несмотря на вечернее время, Кряженцев был единственным посетителем, что, конечно же, сглаживало тяжесть бытия. «Нам давно уже не двадцать ...кони мчаться куда-то там вдаль… Не пора ли застрелиться, господин штабс-капитан», – германская мюзик-машине старательно воспроизводила дребезжащий голос шансонье, распевавшего под примитивный аккомпанемент плебейские жестокие романсы. Право, не пора ли застрелиться! Неизменно бравый, но слегка захмелевший штабс-капитан подошел к стойке и заказал новую порцию шнапс-тринкена – благо огурчик был оприходован только наполовину и уныло возлежал на бледно-желтом, пожалуй, цвета слоновой кости фарфоровом блюдечке с неизменной голубой каемочкой. И все помещение трактира напоминало такое же блюдце – какое-то приплюснутое с желтизной прокуренных стен и потолка... По стенам в массивных золоченых рамах уныло топорщились полинялые репродукции известных картин – тут тебе и генерал Краснов с иконостасом орденов на широченной, словно надутой насосом груди, и донские пейзажи, и баталии, и проводы новобранца...

«Эй, чело-е-е-к! Будь любезен, выключи-ка эту шарманку. Надоть с мыслями мне собраться, а тебе вот полтинник на чай или на водку – как заблагорассудишь», – вообще-то, Кряженцев не особо церемонился с людьми лакейского звания, но тут нашло на него некое благодушие… с чего бы это вдруг? Расторопный служитель в тот же миг – вот уж лакейская кость – заглушил немецкое чудо техники, также споро подбежал к столику и растекся в улыбке, сжимая в сальном кулачке пятьдесят копеек серебром – вполне хватит на вечерний шкалик да пивко в придачу. Герман погрузился в унылые раздумья. Не далее как послезавтра должен предстать он пред грозные очи высокого начальства. Так мало того. Соберется цельная комиссия, с тем чтобы вынести вердикт о его компетентности и служебном соответствии в свете последних неудач и провалов. Да вот еще – стало известно, в комиссии сей будут заседать какие-то ученые – приват-доценты и ординарные профессора – что было совсем уж на диво и прямо-таки настораживало и пугало. И без того положение аховое! Под сомнением вся дальнейшая карьера, репутация – итог двух десятилетий служебного рвения, непомерного труда и риска.

Васька Клык не подавал никаких знаков. Как в воду канул – научились конспирации, подлецы! Порученное задание по выкрадыванию этого чертового чемодана и доставлению покражи на Дон похоже провалилось. Хотя дошли отрывочные сведения – вроде бы умыкнули, но куда дели – неясно. Может, нашли покупателя да решили озолотиться? Вот и имей дело с блатной шушерой! И, главное, ЧТО в этом чемодане – ТАЙНА – даже для него – Кряженцева, который служит верой и правдой и никогда ни в чем порочащем замечен не был. Опять же с этой девкой – пассией Клыка, что сидит в монастыре на хороших харчах. Никаких «воспитательных» мер, ну хотя бы разок всыпать розог, посадить на хлеб и воду, а потом отослать письмо и фотографическое приложение в Москву к Клыку. Он хоть и затихарился, а письмо, верно, дошло бы – тамошний шпанский мир доставляет корреспонденцию своим собратьям исправно. Так нет же, начальство строжайше запретило. Чудно, да и только. Штабс-капитан дожевал огрызок огурца. Пить более не следовало, разве что заказать кружечку пивка. Нет, надо держать себя в руках.

-Чело-е-ек!

-Чего изволите-с?

-Принеси-ка, братец, чаю да покрепче.

-Сей минут! – отвечал трактирный служака и скрылся за занавеской.

Кряженцев принялся за изучение «Донских вестей» – официозной газетки, что захватил с собою для всякой надобности и теперь извлек, сложенную вчетверо, из кармана бекеши. Газета отвлекала от черных мыслей, словно шампанское или женитьба Фигаро. Хотя была скучновата, а может и благодаря этому свойству. В общем, действовала успокоительно и даже определенно ободряюще – особенно передовица. Выступление Верховного атамана на Большом круге, изобилующее пафосными велеречивыми клише. Выдержанное в том же стиле приветственное слово государя-императора к «казакам – верным чадам нашим», «опоре российского престола». В самом низу передовицы притулились колонки зарубежных новостей. Британский лорд Пальмерстон грозит Российской коммуне санкциями и прочим кознями за поддержку движения чернокожих против режима апартеида в Конфедерации южных штатов. Лорд завил: есть веские основания считать, Коммуна через дружественную Кубу помогла оружием, восставшим неграм в 1961 году, а посему с 1964 года необходимо прекратить все торговые отношения между Великобританией и Россией. Автор заметки высказывал и свою позицию, а именно, что хотя комуняки и лезут всегда и везде во все щели с мылом и без мыла, но все-таки Англия – извечный враг России с давнишних еще дореволюционных времен. И что именно «британский лев» выступил поджигателем той войны, что привела к революционным потрясениям всемирного масштаба. И что обглоданной, давно лишившейся колоний Британии, следовало бы заткнуться.

«Чья б корова мычала…», – так бесхитростно завершил свой опус борзописец. Будь я корреспондентом, подумал Кряженцев, добавил бы, что Российской коммуне эти торговые санкции, что слону дробина. Без цейлонского чая вполне себе можно прожить.

А вот, кстати, и чаек и, наверняка, тот самый – британско-цейлонский. Половой услужливо поставил на стол большую чашку, принес и блюдце с сушками да конфетами – все для посетителя за чаевые. Да и чай заварил на совесть – черный густой. О, да это, пожалуй, даже не чай, а скорее тот напиток, что обожают арестанты в местах не столь отдаленных. Герман сделал глоток, продолжая исследовать «Донские вести». Следующая заметка повествовала о назревании конфликта вплоть до военных действий между красной Пруссией и Парижской коммуной и об усилиях Европейской Лиги наций и Интернационала по предотвращению самого худшего развития событий. Причина – в извечных территориальных спорах вокруг всяких там эльзасов и лотарингий. Вот ведь загогулина – и в Пруссии, и во Франции уже лет девяносто с лишком как у власти анархо-коммунисты да всякие социалисты. Построили одну и ту же систему и на тебе – конфликтуют. Противоречие, однако! Ох, уж эти противоречия... В последнее время крайне противоречивые ведения поставлял и агент П, внедренный в Головное управление Чрезвычайного приказа. То, что между чепистами и уголовным розыском существует «братская любовь» – дело известное но… Эх, опять эта служба! Никак не выбросить из головы…

Дверь заведения c размахом распахнулась – не иначе, как от знатного пинка. Дыхнуло свежим осенним воздухом, который, впрочем, моментально растворился в стойком, хоть топор вешай, перегаре. Обладатели сего неповторимого амбре числом в пять рыл ввалились с шумом и гамом в помещение и заняли большой стол напротив. Тесную мужскую компанию скрашивала, если так можно выразиться, вульгарная особа слабого пола и судя по всему весьма легкого поведения. Публика явна приблатненная – плечистые громилы были одеты на фартовый манер – пиджачки и куртейки, полосатые тельняшки и красные рубахи, кепочки в клеточку и лихо заломленные картузы. Кряженцев невольно вспомнил своих подопечных, которых тщательно подбирал из такого вот контингента. И которые теперь его, как у них принято изъясняться, опрокинули и тем самым подвели под монастырь.

«Гуляй, братва, от рубля и выше!» – гаркнул молодчик, что был у компашки видимо за ивана. По кругу пошла кепка, куда старательно ссыпались и монеты, и мятые купюры. «Эй, малый! – подозвал он полового. – Нам на все водочки и мануфактуры. Давай живо!». Половой принял деньги и вскоре вернулся с большим подносом, на котором высились два штофа. Водка судорожно была разлита по стопкам. «За тебя, Гришаня!» – бросил кто-то быстрый, как выстрел, тост. Чокнулись – выпили, обреченно морщась, – не лезло c перепою. Несколько минут вся компания сидела молча, словно отдыхая, копя силы для дальнейших возлияний. Наконец, дружно потянулись за папиросами – закурили – к потолку потянулись клубы дыма. «Гришаня! – нарушил тишину чувственный хриплый бас. – Вся батайская братва ждала тебя, дни считала, как откинешься. И вот дождались! Давай еще по одной накатим, а апосля споем». Вновь была разлита и поглощена водка. Германа уголовная шпана все более раздражала. Хотелось поскорей допить чай, но он вдруг стал отвратительно горьким. Откуда-то извлекли гитару, раздался перезвон струн. «Я родился в станице в семье батрака, от семьи той следа не осталось…», – запел один из громил. Кряженцев поневоле заслушался – голос звучал чисто и ровно и почему такие таланты пропадают! На словах: «И опять загуляла, запела братва – только слышно баян да гитару. Как весной зелена молодая трава! Полюбил я красивую шмару…», – вся компания подхватила разухабистую песню; мужской хор разбавлял дрожащий визгливый фальцет «шмары». У Германа зазвенело в ушах – хотелось перестрелять их или по крайности покалечить... А они накатили еще по одной, и затянули известную песенку-пробасенку про похождения ростовского жулика Ивана, с каждым куплетом добавляя задора. Завершающий куплет: «Играй гармонь звончее, играй же веселее, сегодня открывается кичман! Если вы все блатные, будьте вы все такие, как ростовский жулик был Иван!», – проорали с такой силой, что зазвенели стекла и посуда в серванте, с потолка полетели серые хлопья штукатурки.

-Господа! Попрошу вас потише, – робко выглянув из-за занавески, попросил половой. -Ты шо в натуре нюх потерял! Хлебало завали, карась! – парень в кепке и зуб золотой чуть приподнялся из-за стола. Половой испуганно скрылся за занавеской.

-Сеня, зря человека обескуражил, он нас и поит, и закусь сподобил, – неожиданно ласково пропела «шмара». -Цыц, дурында! Еще ты будешь рамсы кидать!

Кряженцев понял: настал момент истины. Встав из-за стола, выпрямившись благородной осанкой, громко и четко, однако отнюдь не командным, а скорее интеллигентным голосом произнес: «Немедленно извинись перед барышней и господином половым!» Вся компания не ожидала такого поворота и недоуменно уставилась на Кряженцева, как на неведомое насекомое; ошарашен был и парень с золотым зубом. Глядел исподлобья, глаза сперва были по-детски удивлены, но вскоре налились животной яростью и колючей злобой. Надо срочно показать свою крутизну, иначе уронишь авторитет.

«Ну ты, тилигент чеховский, пойдем што ль воздухом подышем, ась?». Кряженцев утвердительно кивнул, встал из-за стола и направился к выходу, встретившись взглядом с выглянувшим из-за занавески половым. «Эх, господин хороший, пропадете ни за грош, напоритесь на нож», – читалось в его грустных глазах. Герман подмигнул ему: мол не переживай, все в порядке. Утихомирить и мало того навеки успокоить всю компанию, даже если они будут прыгать с ножами, Кряженцев мог и голыми руками. К тому же он был, как всегда, вооружен. На всякий случай взвел курок потайного браунинга – добротная безотказная немецкая вещь – мог бы и перестрелять всех, не вынимая руки из кармана, но охота размяться – снять стресс. Громила следовал за Кряженцевым, потирая кулаки и скаля зубы. Если б он видел, какая зловещая мефистофелевская улыбка легла на лицо, того с кем он имел роковую глупость связаться! «Ну, так что, любезный, вы хотите мне сказать?!» – Герман обернулся, молниеносно оказался лицом к лицу с противником и залепил ему мощную оплеху, словно барин лакею.

«Ах ты, сука!» – от неожиданности взвизгнул урка, отпрянул и, приняв боевую стойку, двинулся на Германа. Кряженцев нырнул под встречный хук и с поворота нанес мощный удар коленом в область печени; затем йоко-гери в колено и снова кулаком в болезную печень и туда же опять удар коленом; уход за спину и удар ногой – фумикоми-гери в подколенную впадину. Противник сперва завалился на бок, вскрикнул как резанный от боли в скрюченной, парализованной ударами ноге и резко упал навзничь, крепко приложившись затылком. Сознание, а может, и мятежная душа покинули его, от головы растекались струйки крови – и все это за какие-то три-четыре секунды! Но на этом упражнения Кряженцева в убойном мастерстве отнюдь не завершились. Услышав крик, и почувствовав неладное, гоп-компания вывалила на улицу – по сосредоточенным лицам было видно – настроены весьма решительно и серьезно. Не сговариваясь, двое достали ножи, еще у одного в руке замаячил кастет. «Валим по полной», – глухо чуть ли не шепотом сказал один. Молча обступили, первым ринулся в атаку молодчик с кастетом, ножи прикрывали его с боков. Кряженцев уклонился в сторону от удара кастетом и контратаковал на встречном движении мощным маваши левой ноги в солнечное сплетение – противник захлебнулся криком и, переломившись надвое, ушел в аут. Разделавшись с первым нападавшим, чуть было не угодил под нож – казалось, удар придется прямо в незащищенную шею, но Герман, крутнувшись волчком на левой ноге, ушел вниз, выполняя правой ногой обратную подсечку «хвост дракона». Его нога как огромный циркуль подрезала жертву; ноги блатаря взлетели выше головы, и он грохнулся на спину, выронив нож. Герман в перекате по земле добил его, ударив по дуге в голову коленом. Еще один кандидат на тот свет оцепенело застыл, опустив финку, и не зная что делать. Резко приняв вертикальное положение, Кряженцев отработанным движением нанес мощнейший удар ногой в лицо, вбив в искаженный ужасом рот гнилые зубы. Последний кандидат в жертвы – безоружный – видимо, замешкался и вышел позже остальных – стоял чуть поодаль. Разинув рот в немом крике, затрясся мелкой дрожью, но вдруг опомнился и что есть мочи рванул с места. «Стоять, сука, нах… !» – Герман кинулся наперерез и в два прыжка был у цели. Один прямой пришелся точно в подбородок, и белобрысый увалень с квадратной челюстью, закатив глаза, рухнул на землю.

«Караул! Убивают! Убивец!» – заверещала вдруг «шмара». Этого еще не хватало! Герман не торопясь подошел к барышне-хулиганке – та сжалась, того гляди обделается со страху. Кряженцев взял, стараясь, как можно нежнее, ее за подборок. -Ша, а ну затухла, б… . Будешь вопить – шею сломаю, – прошипел он. – А дружки твои между собой подрались и друг дружку поубивали. Усекла? -У-уу-ссекла...

В назначенный час посвежевший, побритый, благоухающий штабс-капитан переступил порог родной конторы. Отставной унтер препроводил его к «лобному месту». По иронии судьбы комиссия собралась в том же кабинете, где он вербовал Ваську Клыка. За длинным П-образным столом торчали физиономии, которые четко можно было разделить на два класса: службисты и ученые книжные черви – те самые доценты с профессорами. Во главе стола видимо на правах председателя хмурил густые брови непосредственный начальник Кряженцева – полковник Лиходеев – собственно единственное знакомое из всех собравшихся лицо. Широкие вислые усы и морщины делали похожим его на бульдога. Взгляд устремился на Кряженцева – тяжелый усталый и ничего не говорящий. -Господа, штабс-капитан Кряженцев прибыл, – скорее по привычке доложил Герман. -Садись, – указав жестом на свободный стул, сказал полковник. В голосе его не чувствовалось ни малейшей повелительно-приказной ноты. – Отчет я твой прочитал, имеешь, что добавить? -Никак нет, ваше… -Оставь эту уставную манеру – мы беседуем, считай, в приватном порядке. Итак, господа, – Лиходеев обвел взглядом собравшихся, – перед вами тот самый охотник за чемоданом, который нашел, выследил и упустил добычу. Что ж спрашивайте, господа... -Господин штабс-капитан, чемодан утерян безвозвратно? Есть ли надежда отыскать? – вопросил, тряхнув жиденькой козлиной бородкой, судя по всему, доцент. «Господи, да что же в этом чемодане!» – подумал Герман. Любопытство и профессиональное, и просто человеческое рвало душу на части. Эх, была – не была! -Для ответа на этот вопрос и, полагаю, на все последующие вопросы мне необходимо знать одну существенную деталь. Комиссия недоуменно переглянулась, Лиходеев подергал кончики усов, что говорило о крайнем раздражении и недовольстве. -Говори, – глухо сказал он. -Каково содержимое чемодана? Cтарикашка самого академического вида в шапочке-профессорке, бородка клинышком нервно бросил взгляд на Лиходеева, и получив положительный кивок, слегка откашлявшись изрек: «Всего не можем открыть, да это и долго, и сложно. В чемодане находится рукопись, содержащая важное изобретение, которое, быть может, перевернет судьбы мира. Это энергия и оружие страшной разрушительной силы. Возможно, в дополнение к рукописи в чемодане находится и некая модель, механизм». «Ах, вот из-за чего весь сыр-бор – обыкновенный научно-технический шпионаж», – подумал штабс-капитан и моментом наметил весь ход последующей беседы.

-Признаю, я утратил управление агентурой. Для выяснения обстоятельств, исправления ситуации необходимо работать не удаленно, а на месте. Полагаю – исходя из содержимого чемодана – мои подопечные не смогут и не станут продавать покражу. Это ведь не золото, не бриллианты. А значит, есть все шансы отыскать.

-Если я вас положительно понял, для розыска и доставления объекта вам необходимо отправиться в Москву, – уловил ход мысли Кряженцева академичный старик.

-Да, совершенно верно.

-Что ж, Иван Петрович, – обратился к Лиходееву еще один ученый, – необходимо, архи необходимо, отправить Германа Владимировича в Первопрестольную, дабы он исправил свои просчеты и завершил начатое дело с успехом. Полковник накручивал кольца усов на палец, морщины ходили ходуном, словно выплескивая наружу работу мозговых извилин.

-Добро, – произнес он, наконец, через несколько минут напряженного умственного и душевного труда. Все академическое сообщество с надеждой и каким-то вожделенным благоговением смотрело на Лиходеева и вместе с тем во взглядах чувствовалось горячее желание узнать прямо сейчас все детали предстоящего дела.

-Даю добро на проведение операции и, стало быть, командирование штабс-капитана Кряженцева в Москву, – приступил к пояснениям половник. Легенда следующая. Сейчас у комуняк торжества по случаю столетия, так называемой Великой революции. Отправим Германа Владимировича под видом журналиста – делегата от Парижской коммуны для участия в празднествах и освещении событий. Ты ведь французский знаешь в совершенстве?..

Уже через две недели Кряженцев получил все необходимые искусно сфальсифицированные документы. Маршрут въезда был намечен, легенда отработана, все детали учтены. Сердце тревожно билось. В Москву! В Москву!